Часть пятая

Спецпаёк, как назвал его Отец Диодор, был продуман до мелочей – серьёзного размера брусок ржаного сухаря смягчался проходящим через него паром от разогретой каши, в специальной нише покоилась плоская пластиковая ложка, сильно напоминавшая детский совок для песочницы, а рядом лежала упаковка мятной жвачки. Сбоку коробки была какая-то шкала, разделённая на три разноцветных сектора – красный, жёлтый и зелёный. Впоследствии Отец объяснил мне, что это своеобразный дозиметр, который суммирует дозу облучения, полученной конкретным спецпайком. Если полоска-индикатор находится в пределах зелёной зоны, то можно есть, не опасаясь вместе с кашей проглотить коварные радионуклиды. Жёлтый цвет шкалы предупреждает о том, что сразу после еды необходимо принять противорадиационный препарат. Ну а с красным всё понятно – можно есть только, если шифер с крыши унесло, или если загибаешься от какой-нибудь смертельной болезни, когда уже ничего не страшно, а вкусно покушать страсть как охота.

Вкус каши оказался под стать запаху, и я с удовольствием жевал гречку, щедро сдобренную большими ломтями волокнистой говядины, и слушал, как снаружи шумит набирающий силу ветер.

– Никак гроза ночью будет, – расставляя кружки, довольно произнёс Отец Диодор.

Он уже успел поужинать, и ждал, когда вскипит вода в чайнике, а я всё ещё ел кашу, смакуя каждую ложку.

– Люблю грозу, когда аж земля трясётся от грома! Страшно становится, – продолжал он. – Чувствуешь себя ничтожной букашкой, способной лишь прятаться и дрожать, вот.

Мужчина усмехнулся и подошёл к пышущему паром чайнику.

Через минуту кипяток был разлит по кружкам, в которые предварительно засыпали по щепотке чая. Напиток, казалось, стал ещё вкуснее, по сравнению с тем, что я пил до нашей прогулки к лесу, и он стал отличным завершением прекрасного ужина.

Вскоре, от горячего чая мне стало жарко, и я, не стесняясь хозяина, снял ботинки, о чём мечтал целую вечность. Ноги приятно вытянулись, а утомлённые за день долгой дорогой и задыхавшиеся всё это время в душной китайской обуви ступни, нежились в лёгком сквозняке, веющем из-под двери. Моё умиротворённое состояние не портил даже несколько неприятный запах, исходивший от моих влажных носков. Под баюкающий рокот генератора, работающего где-то в подполе, я прикрыл глаза, и пушистое одеяло дремоты накрыло меня с головой…



– Давай быстрее, я уже скоро! Всё взял?! – Отец кричал, стараясь переорать шум заведённого двигателя, рычавшего из-под открытого капота.

Я поставил сумки прямо на землю возле фургона и побежал к подъезду, где меня ждало ещё три рюкзака и свёрнутые одеяла с пледом. Старенький грузовик, наверно ещё сталинских времён, чадил густым чёрным дымом и гремел при каждой попытке отца завести его. Мятые двери, разрезанный и просто порванный во многих местах грязный тент, пыльное лобовое стекло, покрытое густой сеткой трещин не внушали доверия. Ну и ладно – лучше, чем ничего. Другого транспорта точно не найти. Откуда только батя смог достать этот раритет, не понятно. Ну и ёж с ним, это последнее, о чём сейчас стоит думать, главное – убраться из города. Чем дальше и быстрее, тем лучше…

– Мать где? – донесся за спиной крик отца.

– Она у тёти Кати! За ней никто не приехал – проорал я, заглядывая в тёмный подъезд. – Вон они спускаются уже!

Унимая дикую одышку, я наклонился над вещами и с большим усилием взвалил на плечи сразу два рюкзака. Неимоверная тяжесть приковала к земле. В ладони больно впилась тонкая бечёвка, которой был перевязан рулон с одеялами. Я чувствовал, что сил на следующий забег у меня уже не хватит, и решил взять сразу всю поклажу. Третий рюкзак пришлось волочить по земле, от чего моя и без того не слишком большая скорость передвижения упала до черепашьей. В пересохшем рту скрипели зубы, а ноги подкашивались от груза на плечах. Внезапно я совсем остановился, сознавая, что просто не могу сдвинуться с места. В недоумении я обернулся и едва не заорал от возмущения. На рюкзаке, что я тащил за собой, сидела наша соседка Екатерина Матвеевна!

– Она совсем не может ходить… ты ведь мужчина и должен помочь! – Мама бросила в мою сторону какой-то холодный, совсем не материнский, взгляд и добавила, – давай шустрее, не будь рохлей, как твой отец!

Что за?!..

Я из последних сил дёрнул за лямку рюкзака, надеясь вырвать его из-под довольно не худенькой тёти Кати, но тщетно. Неожиданный рывок за плечи чуть не опрокинул меня на землю. Видимо, это отец, который уже завёл свой тарантас – наше средство спасения – и поспешил ко мне на помощь. Но, обернувшись, я никого рядом с собой не увидел. Снова рывок и всё потемнело…



Из тумана выплыло бородатое и очень обеспокоенное лицо. Через короткую вечность что-то со звоном в ушах ударило меня по щеке и из близкого далека донёсся голос:

– Вот ведь уснул, окаянный! Живой, нет?!

Пока я соображал, кто это, чьи-то сильные руки сгребли меня в охапку и куда-то поволокли. События минувшего дня мгновенно промелькнули в голове, и я вдруг отчётливо понял, что это Отец Диодор, больше просто некому. Старик увидел, что я, наконец, проснулся, ни слова не говоря, наклонил мою голову к полу и ударил ногой по обратной стороне левого колена. Моё тело рухнуло на пол у самой кровати, которая всё время, что я находился в бараке, скрывалась от моего внимания за фанерной ширмой. Отец, не мешкая, затолкал меня под койку и накрыл сверху моим же плащом. Через несколько секунд в бок ударило что-то жёсткое, отчего я тихо взвыл, стискивая зубы и кривясь от боли. Сквозь шорох и непонятную возню сверху донеслись слова:

– …как же не вовремя… – бормотание и непонятный шум, больше похожий на шуршания ящиков шкафа или стола, когда кто-то что-то судорожно ищет. – Ради Бога, только не шумите там, только не шумите…

Как я понял, последняя фраза относилась ко мне. Что случилось и почему нельзя шуметь? Когда мы пили чай, Отец Диодор был добродушен и разговорчив, а теперь его личность претерпела кардинальные перемены. Бесцеремонное обращение с ещё не проснувшимся гостем, мной, то есть, было для меня непонятным. Но обеспокоенность хозяина этого домика передалась и мне. Я не нашёл ничего лучшего, как безропотно лежать на пыльном полу под кроватью и молчать, как говорится, в тряпочку, не пытаясь даже унять боль в боку.

Иногда, на фоне шёпота дождя, шелеста листьев или плескания волн чудятся какие-то лишние звуки. Вот и мне казалось, что сквозь шум разгорающейся снаружи бури, пробиваются чьи-то голоса. Но через секунду я разуверился в том, что действительно что-то слышал, слишком легко было обмануться и стать жертвой слуховых галлюцинаций. Однако голоса проявлялись всё чаще и чаще, и вскоре я уже не сомневался, что кто-то идёт к нашему домику.

– Умоляю, ни звука, ина…

Отец не закончил фразу. Я услышал знакомый скрип двери и шаги нескольких тяжёлых ботинок или сапог.

– Здорова! Что шуганный какой? Мы тут эта... От пахана, короче. Перетереть кое о чём надо, поинтересоваться, в общем.

Манера разговаривать гостя была мне знакомой. Так "ботают" представители уголовного мира, во всяком случае, ещё с начала 90-х по телевизору начали показывать много фильмов и сериалов с криминальным сюжетом, и я волей неволей просмотрел несколько из них, поэтому сразу понял, кто пришёл в гости к Отцу Диодору.

– Здравствуйте. – Послышался серьёзный голос Отца, – а о чём? Я занят немного... Да и вообще, у меня с вами не может быть тем для разговоров, я же три дня назад всё отправил с вашими из...

– Да ты чё, бабай, быковать вздумал?! – перебил его второй голос, судя по тембру, принадлежащий подростку.

В то же мгновение до меня донёсся глухой стук и чьё-то придавленное оханье. Поначалу я подумал, что этот самый подросток ударил Отца Диодора, но через секунду услышал озлобленный голос первого гостя, того, что поздоровался, войдя в барак.

– Хлеборезку прикрой, баклан! Это кент пахана нашего, усёк?! Клещ те за такой наезд дупло развальцует в момент! – И уже более спокойным тоном добавил: – извини, Диодор, я займусь его воспитанием сегодня же.

– Да уж, непременно... Так о чём ты меня хотел спросить?

Услышав по-прежнему невозмутимый голос Отца Диодора, я вздохнул с облегчением. Скорее не от того, что он цел, а от того, что всё обошлось благополучно и мне не нужно думать о том, как помочь ему и при этом не влезть в разборки с местными бандитами. Неприятная мысль, что я, прежде всего, думаю о себе, а не о других, к счастью, не успела обосноваться у меня в мозгу, гонимая самолюбием и страхом.

– Не спросить, а поинтересоваться. Короче, суку одну шукаем. Пацаны говорят, в паре километрах от сюда мужика какого-то видели, знаешь его, не?

– Да... – Отец Диодор запнулся, – это, должно быть, Клементий.

– Кто такой?

– Это мой приятель, заходит сюда часто, делится новостями, иногда письма от Бармена приносит и ещё много чем помогает. Я ведь один тут, сижу безвылазно, сами понимаете...

– О! Это не тот мужик, о котором ты тогда по моей рации базарил с Клещом?

Я лежал под кроватью, свернувшись калачиком, и пытался нащупать то, что чуть не сломало мне рёбра. После недолгого копошения в складках наваленного сверху плаща, пальцы наткнулись на рифлёную металлическую поверхность. Похоже, это был рожок моего автомата. Я осторожно, стараясь не делать лишнего шума, отодвинул оружие от своего бока.

– Да, я ему говорил, чтобы...

– Ясно, тогда, – не дал договорить Отцу бандит, – Клементий этот, когда ещё придёт?

– Я не знаю. Он, как только нужда появится, сам приходит. Специально его не зову.

– А ещё кого не видел тут?

Моё сердце отчаянно забилось в истерическом припадке. Казалось, что вот-вот Отец Диодор наклонится над кроватью и продемонстрирует меня этим типам

– Хм, нет, не было вроде. Да я и не сидел тут, весь день то в лесу, то у приборов, а там места глухие, кроме меня никто не ходит.

От моего сердца снова отлегло.

– Ну, лады тогда, если что, мы тут побродим по окрестностям пару деньков. Вспомнишь чего, найдёшь нас без труда. Бывай!

Снова тяжёлые шаги по дощатому полу и скрип двери. Я ещё минуту полежал, прислушиваясь к звукам внутри и снаружи домика, и зашевелился.

– Пока не вылезайте, – послышался шёпот Отца. – Они могут вернуться.

Спустя некоторое время, я наконец-то выполз из своего убежища и встряхнул запылившуюся одежду у слегка приоткрытой двери. Отец тем временем расстилал у печки какие-то мешки и обрывки брезента.

– Вы уж простите, что всё так случилось. Я поздно увидел, что кто-то к нам идёт, совсем невнимательным стал в последнее время, вот и пришлось вас срочно прятать. Поверьте, вам не следует попадаться на глаза этим людям, вот.

Он поставил на полочку у очага мои ботинки и разложил, не успевшие просохнуть, вещи.

– А как вы могли увидеть, что кто-то есть в темноте? – Недоумённо спросил я, но тут же спохватился, и добавил: – Спасибо вам, Отец. Я так и понял, что дело серьёзное. Сам виноват, нечего было спать…

Было действительно неловко, и даже немного стыдно, за то, что я заснул за ужином. Какой же я сталкер, если успел так сильно устать после всего нескольких часов ходьбы? Досада и разочарование в себе угнетали душу.

– Не переживайте! Для вас, как я понял, походы в Зону в новинку, так что ложитесь-ка спать. А на счёт увидел... – Отец, хитро щуря глаза, растрепал бороду, – сигнализация у меня есть, так скажем... вот. Вы в армии служили?

– Нет, не успел, – ответил полуправдой я.

– А я служил. Помню, первые две недели спал одним полушарием мозга на каждой утренней поверке. Потом ничего, привык.

Отец улыбнулся и погасил свет. Где-то внизу щёлкнуло и генератор, который проработал полдня и весь вечер, затих.

Я на ощупь пробрался до печки и лёг на постеленные Отцом мешки. Было жёстко, но после досок одного из полуразвалившихся домов в деревне, где я провёл свои первые дни в Зоне, эта постель показалась мне вполне сносной.

Ночь обещала быть шумной и беспокойной. За тонкими стенами домика разворачивалась эпическая битва воды, воздуха и электричества. Как на настоящей войне, сквозь узкие щели-бойницы в, заделанных железом, оконных проёмах пробивались яркие вспышки выстрелов-молний, и уже через мгновение давила на барабанные перепонки мощная канонада разрывов-раскатов грома. Тяжёлые пули-капли ливня накатами хлестали стены барака, повинуясь могучим порывам ураганного ветра.

Я лежал на полу у горячей печки и представлял себя в землянке где-нибудь под Сталинградом сорок второго года. В детстве это был отличный способ уснуть в грозовую ночь, но сейчас... Уж слишком насыщенным был сегодняшний день, и остаточный адреналин не давал закрыть глаза. Словно во сне я видел себя, ползающего вокруг «воронки», рассматривающего обезображенный труп какого-то сталкера, разговаривающего с «роботом», разгуливающего по аномальному лесу и лежащего под кроватью. Похоже, я выбрал весь лимит неприятностей и приключений, отведённых мне на всю мою жизнь, однако, что-то в груди неприятно ворочалось и шептало внутренним голосом: «это только первый настоящий день в Зоне». То, что было раньше, просто сказка, по сравнению с тем, что ждёт впереди…

– Ещё не спите?

Отец Диодор, так же как и я, не спал и время от времени ворочался на своей кровати.

– Нет, уснёшь тут… – Я лёг на бок, подперев голову руками, и глядел через мелкие дырочки в печке на огоньки остывающих угольков. – Похоже, выспался уже.

Я услышал добродушный смех Отца и тоже начал смеяться. Меня, как говориться, прорвало. Вытирая слёзы и унимая спазмы в животе, я спросил:

– А почему вас зовут Отец Диодор?

Мужчина закончил смеяться. Сначала я подумал, что задал некорректный вопрос или ещё как-то задел его чувства, но Отец развеял мои опасения.

– Фух... Давно я так не смеялся! Когда-то я был священником. – Он вздохнул, переводя дыхание. – Католическим священником, вот. Во времена социализма и атеизма, как вы знаете, это не приветствовалось. Я пытался выбить из райкома деньги для реконструкции храма, но там сослались на отсутствие средств на эти цели и попросили больше не беспокоить. Небольшая паства решила собрать деньги самостоятельно в виде пожертвований. Не успели мы накопить необходимую сумму, как в местной газете появилась статья про то, что я, будто бы, занимаюсь мошенничеством и взимаю деньги с населения на собственные нужды, вот. В другой газете, уже областной, была напечатана статья про "попов", которые обманывают советских людей, вводят их в заблуждение своими проповедями. Упоминали там засилье церкви в царской России, и написали о крестовых походах, инквизиции и других "бесчинствах" Римской Католической Церкви в Средние века... У меня, да и у многих прихожан, складывалось ощущение, что весь этот фарс высасывался из пальца ради того, что бы помешать нам в ремонте ветхого здания храма.

Отец Диодор замолчал на минуту, расправляя одеяло, и продолжил.

– Через несколько дней после этих публикаций пришли серьёзные люди в штатском и попросили проехать с ними. Повезли меня в областной отдел госбезопасности, где мне "открыли глаза" на мою деструктивную и явно антисоветскую деятельность, пригрозили большими проблемами и "взяли моё дело на карандаш". Но к вечеру, почему-то, отпустили домой, вот. Той же ночью я встретился с моим хорошим знакомым из числа прихожан, который порекомендовал уехать куда-нибудь на некоторое время. Самым действенным способом легально уйти от "гнёта общественности" оказалась служба в армии, от которой у меня была отсрочка по состоянию здоровья. Пришлось пойти на этот шаг, иначе внимание «органов» могло перекинуться и на моих друзей, помогающих мне. Спустя несколько недель я уже служил на Урале под Свердловском. Но и там меня настигли неприятности, вот. Каким-то образом командир части, где я проходил службу, узнал обо всём, и, будучи идейным коммунистом и атеистом, старался всячески усложнять мою жизнь. И вскоре, просто вписал меня в число добровольцев, отправляющихся из той части, на службу в Афганистан. Естественно, без моего ведома.

– Круто! Не думал, что вы в Афгане служили! – Искренне удивился я.

– Ха, а по мне и не скажешь, да? – Послышалось с кровати.

– Значит, вы там воевали?

– Ну как вам сказать… Да, пришлось… Война штука такая – не стреляешь сам, стреляют в тебя. Кажется, что это только слова, пока сам не побываешь в центре мишени. Поначалу было тяжело, конечно. Шестая заповедь гласит: «не убей», а как не убивать, если подставлять вторую щеку и умирать неизвестно за что ой как не хочется? Видимо, боязнь смерти сделала меня чуть храбрее и помогла преодолеть религиозное табу. Я намеревался ещё пожить немного, поэтому научился нажимать на курок не жмурясь.

Отец Диодор об этом так легко говорил, как будто читал книгу, или рассказывал совсем о другом человеке. Хотя, прошло уже больше двадцати лет, и он был в праве забыть тёмные углы «комнаты страха», что ему довелось пройти в Афганистане, и теперь относиться к тем временам по-философски спокойно.

– Я каждое утро молился за своих друзей, – продолжал он, – за себя и за всех тех, кто был в этом аду вместе с нами. Но к вечеру обязательно кого-нибудь недосчитывался. Я видел, как кровь пропитывает и без того мокрую от пота одежду, как она сочится из ран на камни и песок, как шипят раскалённые гильзы пулемёта, упавшие в эту лужу. Через полгода я превратился в бесчувственный манекен и очерствел ко всему. Бежал и стрелял, куда скажут. На прострелянную снайпером голову молодого пацана, недавно тискавшего подругу в подъезде, смотрел так же равнодушно, как и на вскрытую банку тушенки. Не правильно это, когда человек не видит разницы между жизнью и смертью, живыми и мёртвыми, добром и злом, не должен он проходить через такие испытания, не должен… Вот тогда и усомнился я в вере своей. Не давала она мне духовной силы, не поддерживала в трудную минуту. Всё вокруг стало серым и незначительным, вот. Видимо за это и решил меня Бог покарать. Не за возрастающее безбожие в душе, а за потерю человеколюбия и сострадания. Только бронежилет спас меня тогда от осколка тяжёлой мины и всё, что ниже груди по-прежнему со мной. Из-за сильной контузии от близкого взрыва меня комиссовали, но узнал я об этом только в госпитале где-то далеко от Афганистана. Теперь, спустя столько лет, я вновь нашёл в себе способность любить окружающих, но вот в Бога я верю уже не так…

Я был подавлен услышанным рассказом. На душе становилось жутко от картин диких кровопролитных боёв, рисовавшихся у меня в голове. Трудно было представить в них этого добродушного человека, такого же молодого, как и я сам, судорожно сжимающего автомат. А рядом видел себя нынешнего. Жалкого и трусливого на фоне остальных бойцов. Что бы я стал делать, попади в серьёзную стычку с моджахедами? Убежал бы, в панике бросая оружие, или дрался бы за свою жизнь и жизни своих товарищей? А как я поведу себя в Зоне в подобном случае? Ведь здесь опасность заключается не только в коварных и опасных аномалиях, которые я ещё не умею точно распознавать, или в жутких мутантах. На моём пути могут встать бандиты, которые сегодня заходили к Отцу Диодору или наёмники, по слухам, не гнушающиеся грабежей и убийств сталкеров. Не нужно забывать о монолитовцах, про которых я вообще мало что знаю, кроме того, что эти люди фанатично преданны какому-то артефакту под названием «Монолит». Да хотя бы те же военные, с которыми я уже имел дело за пределами Зоны, наверняка внутри периметра всячески постараются усложнить мне жизнь. Что я буду делать тогда?

Автор рассказа: Денис *den-ssdd* Денисов